СТИЛЬНЫЙ КОСТЮМ ДЛЯ СЕМЕЙНЫХ ПИРАТОВ

В один из апрельских дней, после бесконечной череды снегопадов и вьюг, облака и туманы, большую часть года скрывающие Камчатку, наконец рассеиваются. Прозрачные каменно-березовые леса лениво отогреваются в утренней тиши. Неуловимый ветерок чуть слышно шелестит прозрачными полосками бересты, отслоившейся от нагретых стволов. Потоки жгучего солнца начинают припекать, а ночные морозы сковывают снега панцирем нестерпимо сверкающего наста. Я быстро бегу по нему на широких охотничьих лыжах. Чьи-то пронзительные крики из глубины безмолвного леса заставляют меня вздрогнуть от неожиданности. К ним присоединяется второй голос и эти двое кричат так долго и самозабвенно, что я успеваю без помех подойти совсем близко и рассмотреть брачную пару орланов. Они издают еще несколько торжествующих рулад, каждый раз в изнеможении откидывая головы на спину.

Безукоризненный строгий черный наряд с белыми плечами и хвостом дополнен массивным, хищно изогнутым оранжевым клювом. Такие же яркие лапы с длинными когтями выглядывают из пышных белых панталон. Эти красавцы - стеллеровы или тихоокеанские орланы, более прозаически именуемые белоплечими , одни из самых редких и крупных хищных птиц Старого Света. Внушительными размерами стеллеров орлан намного превосходит и своего именитого, но куда более обычного родича с противоположного берега Тихого океана - белоголового орлана, который является национальным символом США. Во всем мире стеллеровых орланов насчитывается не более 5 000 пар. Все они гнездятся в России, вдоль побережий Охотского и Берингова морей и в долинах рек, словом в тех местах, где пока еще нерестятся (учитывая растущий хищнический лов и браконьерство) такие разнообразные и многочисленные тихоокеанские лососи. Толстая, скользкая кожа лососей по зубам далеко не всем желающим полакомиться красной рыбкой. Она настолько прочна, что служила некоторым аборигенам Камчатки, Сахалина и Приморья традиционным материалом для изготовления одежды и обуви. Только благодаря уникальному клюву и не менее замечательным когтям стеллеровы орланы могут виртуозно выхватывать из воды и разделывать даже таких больших лососей как кета, кижуч и нерка, не говоря уже о более мелкой добыче - горбуше, микиже или гольцах.

Я кропотливо обшариваю биноклем березняк, плавно сбегающий по склону, к нежно-лиловой ленте приречного ольхача. Наконец из бесконечного кружева березовых веточек, проплывающего пред глазами, взгляд выхватывает черно-белое пятно гнезда под снежной шапкой, а следом другое. Так и не дождавшись пока снег в лотке растает, орланы прямо поверх него начали укладывать новый слой веток. Им первым среди камчатских пернатых приходится приступать к заботам о потомстве. Ведь их крошечным 100 граммовым новорожденным пуховым комочкам предстоит провести в гнездах рекордно большой срок - около полугода и к осени превратиться в почти неотличимых по размерам от взрослых 8 килограммовых гигантов с размахом крыльев около 2.5 метров.

...К полудню наст слабеет и лыжи начинают предательски проваливаться в сыпучую искрящуюся массу льдистых кристаллов. По долине “орланьего” ручья я тороплюсь выбраться из этого снежного плена к океану. Все прозрачно-стеклянные ручьи, плотной сетью покрывающие побережье Камчатки, еще в снежных туннелях. Их невидимый быстрый бег к океану начинается из незамерзающих озер с бурлящими на дне родниками. Сюда с начала лета и до глубокой осени будут приходить на свой единственный в жизни нерест бесчисленные стада тихоокеанских лососей, с которыми столь прочно связан весь жизненный цикл белоплечих орланов.

Океан открывается как всегда внезапно и заставляет на минуту застыть в немом восхищении. Сейчас это слепящее расплавленное золото, которое с оглушительным грохотом обрушивается на берег и неутомимо вылизывает длинными языками и без того идеально гладкий пляж. Всю зиму волны выплескивали сковывавшее их снежное крошево на песок, выше и выше громоздили обледенелый береговой вал. Теперь, изъеденный и сокрушенный жгучими солеными языками, он, парясь, истаивает отдельными глыбами. Среди лент выброшенной штормами на пляж морской капусты, как на японском рыбном рынке - морские поросята-асцидии, с парными сифонами, напоминающими забавные пятачки, пупырчатые бочоночки голотурий, лилово-багряные звезды и змеехвостки, хрупкие известковые панцыри морских ежей, шипастые крабы разнообразных размеров... Тут же на песке - знакомые отпечатки когтистых лап, рядом с которыми даже семенящие следы камчатских воронов и очень крупных тихоокеанских чаек выглядят просто карликовыми. Тут и там белеют осколки раковин моллюсков и членики крабьих ног. Они раздроблены прочными орланьими клювами. Этот живописный развал венчает крупный свежий осьминог. С меня довольно и одного щупальца на обед. Остальные яства, несомненно, достанутся орланам, которые наблюдают за мной с кромки береговой террасы.

Как только вскроется лед в лимане, я спешу открыть навигацию, чтобы быстрее добраться до орланьих гнезд. Вместе с приливом байдарка скользит по озеру среди льдин, застрявших на отмелях в малую воду. Весла задевают дно и вспугивают десятки камбал, которые торопятся скрыться во взмученном иле. На островах в дельте реки вырисовываются сгорбленные фигуры нескольких орланов. То один, то другой принимается вперевалку беспорядочно бегать по мелководью. Обнаружившую себя при этом камбалу они безошибочно выхватывают когтями. Мелкую заглатывают целиком и тут же продолжают охоту. С более крупной торопятся поскорее убраться с чужих глаз долой, чтобы не провоцировать ненужных конфликтов, которые грозят вспыхнуть при каждом удобном случае. До начала рунного хода в реки лососей орланам приходится довольствоваться малым. В дело идет и пахнущая огуречной свежестью корюшка и даже страшно вооруженная иглами, малютка-колюшка в костистом панцире. Благо последняя столь многочисленна, что заполняет во время нереста даже мелкие тундровые лужицы. Возле них и сидят рыболовы, сноровисто и педантично выбирая из воды несоответственно большими клювами рыбку за рыбкой.

По низменному берегу, покрытому льдом и залитому сверху водой, долго бреду к лесистому холму, под вершиной которого темнеет неясной массой орланье гнездо. Цепляясь за прочные стебли вечнозеленого хвоща, шершавые, как наждачная бумага, я пробираюсь по круче в брезентовый скрадок. В сгущающихся сумерках успеваю разглядеть, что орланиха сидит на яйцах и уже дремлет, заложив голову под крыло. Короткая ночь полна таинственных звуков. Среди них ухо различает то всплеск вод ближайшего озерца, облюбованного для ночевки несколькими лебедями, то приближающееся тявканье лисицы - вот причуяла меня - несколько мгновений раздумья и слышится шорох удаляющихся шажков, то скрип перьев и шорох от орланьего гнезда - видимо, самка переворачивает яйца и потягивается, разминая затекшие крылья, то неумолчный тонкий пересвист бесчисленных стай летящих на север куликов, прижатых туманом низко к земле. Ближе к рассвету камерное звучание ночи сменяется мощной птичьей симфонией, в которую с каждой минутой вливаются все новые голоса. Она достигает кульминации, когда солнце выкатывается из океана. Передо мной появляются силуэты распластавшейся на яйцах самки и ее неусыпного стража на своей излюбленной присаде с круговым обзором - до блеска отполированной когтями березовой ветви. Самец редко спит днем и его интересует все, что происходит вокруг. Пролетит ли мимо ворона - он долго провожает ее взглядом, пройдет ли стороной рано поднявшийся медведь - и это в сфере его интересов. Даже мелкота вроде стайки чечеток, клюющих семена березы или синичек-пухляков, обследующих концевые веточки в поисках насекомых, привлекает его пристальное внимание.

Ясная ночь сулит интереснейший день. Наутро - полное разочарование. В промозглом тумане я не могу различить даже соседнего дерева и только крики рыбачащих орланов глухо и дразняще доносятся до меня. Камчатка большую часть года окутана туманами. В любое время дня и ночи, в жару и в жестокие морозы, они наползают с океана, стекают со склонов гор, клубятся, несутся рваными клочьями, неузнаваемо преображают игрой света и тени даже хорошо знакомую местность, покрывают росой или инеем все вокруг. Благодаря огромной поверхности испарения лиман мастерски продуцирует туманы. Он парит как гигантский котел, заставляет дрожать и струиться миражами воздух.

К счастью, даже легкий ветерок раздвигает плотный занавес тумана и глазам предстает огромная сцена, на которой разыгрывается такая обычная для дикой природы драма. В течение лета передо мной проходят косяки горбуши, кеты, нерки и, наконец, глубокой осенью, кижуча. Прилив идет полным ходом, из воды появляются скачущие лососи. Мелькание серебристых спин, шлепки хвостами по воде, шумные прыжки из воды выдают их с головой. На сцене возникает едва заметное движение: некоторые из персонажей нехотя пересаживаются по корягам чуть повыше. C тех пор как 50 граммовую колюшку сменила 2-5 килограммовая добыча, орланы превратились из вечно озабоченных пропитанием родителей в меланхоличных рыболовов. Действие явно затягивается, все ждут появления на сцене главного героя. Словно очнувшись, один из орланов энергично встряхивается, быстро и низко летит над водой, резко взмывает вверх и, на мгновение зависнув в воздухе, резко сложив крылья, бросается вниз. В следующее мгновенье он стоит на краю фарватера почти по грудь в воде, с трудом балансируя крыльями, и старается удержать когтями за скользкую спину полного сил лосося, который тяжело ворочается где-то под ним. Когда рыба устает и перестает биться, хищник волоком понемногу подтаскивает ее к берегу и в какой-то момент... упускает. Собрав последние силы, лосось, отчаянно извиваясь, пытается уйти на глубину, но орлан перехватывает его за голову и, уже не обращая внимания на последние судорожные рывки, вытаскивает сразу далеко на сушу. С моей галерки финал картины полностью не виден, заметны только все более редкие удары поднимающегося над травой широкого раздвоенного хвоста лосося.

...Несколько минут полета от лимана при встречном ветре не просто даются самцу с тяжелой ношей в лапах. Он летит, часто взмахивая крыльями, низко над заболоченной поймой, резко взмывая над ленточным ольхачом вдоль рукавов реки, словно самолет, выполняющий фигуру “горка”. При подлете к колонии крачек их трепещущая белым облачком эскадрилья в полном составе поднимается в воздух и бросается наперерез хищнику. Они успокаиваются только после того, как сдают его с рук на руки заполошно орущим чайкам. Те еще более упорны в своем преследовании и орлану приходится пригибать голову и увертываться от их ударов.

Тем временем, в гнезде проголодавшиеся птенцы устраивают под самкой возню, которую она долго терпит, только помаргивает и вздрагивает. Но затем, явно раздосадованная долгим отсутствием самца, она то яростно начинает ворошить клювом подстилку, то пересаживается поудобнее, так что гнездо ходит ходуном, всматривается вдаль и наконец замирает. В ответ на визгливый приветственный клекот подлетающего самца, который как-то не вяжется с его обликом, самка просто заходится истошным криком, прыгает на край гнезда и опускает голову вниз, принимая подчиненную позу. Задержавшийся кормилец отщипывает кусочки лососины и аккуратно закладывает их в маленькие клювы птенцов. Но у самок обычно имеются на все свои соображения. Эта забирает у самца рыбу, отрывает от нее такие же кусочки, передает их самцу, а уже он - птенцам. За трогательной трапезой малышам достается около 100 кусочков мякоти, самке - несколько больших кусков, а самцу - кожа, плавники и хвост.

В месяц птенцы орлана ненадолго превращаются в гадких утят. Их тщедушные тельца покрывают ряды роговых трубочек - прозрачных бледно-голубых контейнеров для упаковки растущих перьев. Сейчас я могу осматривать гнезда и проводить время с птенцами еще без боязни быть исцарапанным и пощипанным ими, но уже без опасения спровоцировать нападение на них со стороны врановых. У малышей этого возраста еще полностью отсутствуют оборонительные реакции. Крик вороны или чавканье медведя по болоту под гнездом заставляют их затаиться и сжаться в комок. Они все еще подолгу безмятежно спят на дне гнезда, откинув голову и вытянув лапы, а когда я начинаю кормить их из рук рыбой, слабо попискивают и неумело клюют мне пальцы. К середине лета, когда смолкает птичий гомон и пустеют гнезда на заболоченных тундрах вокруг лимана, маленькие орланы только покрываются красивым шоколадным контурным пером. Не обращая внимания на кости, они уже заглатывают крупные куски добычи, но самостоятельно справиться со сложной задачей по разделке лосося еще не могут. Птенцы уже уверенно стоят на окрепших пальцах и их реакция на мое непрошеное вторжение резко меняется. Они шипят и бросаются на меня, норовя ухватить своим единственным оружием - когтистой лапой. Одновременно птенцы начинают первые тренировки - прыжки на месте с раскрытыми крыльями для укрепления мышц перед вылетом из гнезда. Они быстро набирают вес на лососевой диете и скоро упражнения становятся небезопасными. Гнездо угрожающе раскачивается, трещат несущие ветви, ветер шлейфом выдувает подстилку. Одного такого азартного спортсмена мне пришлось затаскивать обратно в гнездо в мешке на веревке. Наконец, птенец выбирается из ставшего тесным гнезда на соседнюю ветвь, где ему уже ничто не мешает в полную силу размахивать крыльями. Сильный порыв ветра, птенец делает первые настоящие взмахи, чтобы не упасть и летит... До ближайшего дерева, на которое неуклюже громоздится - посадка еще не отработана.

После однообразной, скрытой от чужих глаз семейной жизни в тихом тенистом лесу орланов-слетков встречают простор лимана, блеск воды, резкий свет, удары океанского прибоя о косу, страшный шум на отмелях в клубах чаек и крачек и другие молодые орланы, слетевшиеся из окрестных гнезд.

Жизнь на лимане бьет ключом. В него продолжают идти на нерест лососи, а множество вялых, отнерестившихся рыб слабо шевелится на мелководье. Ясная мягкая камчатская осень и изобилие пищи сулит свободным от забот о потомстве взрослым орланам еще много дней удачной охоты. Самец долгих 5 месяцев исправно снабжал семью лососиной. В конце лета самка, углядев из гнезда, что самец поймал лосося, постоянно прилетала к нему кормиться только что выловленной рыбой. Теперь она, не менее ловкая и сильная, а по размерам даже более крупная, чем самец, приносит ему дань благодарности. Между членами семейных пар продолжают разыгрываться сцены взаимной заботы. На моих глазах самка ловит и выволакивает из воды большого кижуча. Надежно захватив кожу клювом, она переступает лапами поудобнее и резкими движениями головы решительно, но с большим усилием разрывает добычу на большие куски. К ней подходит самец. Я вижу в подзорную трубу, как стоя друг против друга, они вытягивают шеи и беззвучно открывают клювы, а спустя несколько мгновений слышу их крикливый дуэт, который далеко разносится по неподвижной воде. То и дело сменяя друг друга, они начинают поедать лосося. Семейную идиллию нарушает чей-то молодой отпрыск. Нелепо хлопая крыльями, он приземляется рядом и отчаянно вцепляется когтями в остатки добычи. Взрослые безоговорочно уступают ему рыбу и выуживают новую. Но и тут им не удается насладиться вполне уединением и покоем. Теперь уже взрослый пират умело атакует одного из пары: резко падает с высоты, выставив когти и тормозя крыльями. Напыжившись, орланы кружат как борцы на ринге, не желая уступать добычу другому. В конце концов, к общему удовольствию они раздирают ее на части.

...Однажды ночью дождь, монотонно барабанивший по крыше моего скрадка стихает, а наутро все вулканы торжественно сияют первым снегом. Стаи перелетных кроншнепов - куликов-ягодников - колышутся длинными лентами вдоль песчаной косы. На лимане появляются десятки тысяч уток. Я вижу как полоса бурунчиков от нырков продвигается в гущу утиной стаи, когда над ней пролетает орлан - словно гигантский нож вспарывает темную ткань, обнажая светлую подкладку воды. Над полосой прибоя все чаще появляются небольшие группы орланов, кочующих с более сурового севера Камчатки, которые тоже включаются в большую рыбалку. На лимане среди стеллеровых орланов наступает разгул пиратства. Рыба переходит из лап в лапы и я едва успеваю переводить подзорную трубу с одних “джентльменов удачи” на других. Все гуще розовеют и растворяются в темноте вершины вулканов, над остывающим океаном мигают звезды, а на горизонте - далекие огоньки рыбацких судов. Только по всплескам воды и шуму крыльев дерущихся орланов я догадываюсь, что пиршество на лимане все еще продолжается.

Хотя стеллеровы орланы очень привязаны к своим гнездовым территориям, некоторых местных молодых птиц вовлекают в странствия эти бродяги с севера. Больше месяца они кочуют с ними вдоль океанского побережья к южной оконечности полуострова, на озеро Курильское, где в некоторые годы зимует до половины всех камчатских орланов. Они останавливаются на отдых и кормежку в устьях опустевших нерестовых рек, где теперь одни нарядные серебристые в розовых крапинках гольцы промышляют икрой проходных лососей в кристальных, едва согретых дыханием жизни водах. Их последний перелет - над бесконечной заснеженной горной страной. Кажется, живое не может существовать в этой замерзшей пустыне, неземной покой которой не нарушает ни единый звук. Но вслед за орланами я стремлюсь в этот девственный уголок Камчатки, зная что и здесь есть оазисы жизни, мало исследованные и таинственные...

Если вы издатель и вас заинтересовало наше предложение, заказ можно отправить по электронной или по обычной почте.

EcoPhoto Image archive
119899
Москва, Воробьевы горы
Научный Парк МГУ им. Ломоносова
корп. 1
E-mail: ladygin@rc.ru